Взрослая форма эхинококка Echinicoccus granulosus

Утром по выходе из вагона нас встречает совхозный ветфельдшер Абдулла.

«Товарыш дохтур, одын вырблуд издохнил. Смотрет поедыш?»

(Вот нам сейчас только еще чумного верблюда не хватало! Теперь отсюда ещё недели две не вылезешь!).

«Конечно, конечно, Абдулла-ака! Спасибо, что сказал. Сейчас собирёмся по-быстрому, возьмём инструменты, укладки костюмов и айда» «Зашем кастум-мастум? Халатка беры. Болта-тапор ест, хватыт!»

(Ну уж нет, дорогой! Это тебе не ветеринарные игрушки. По всем правилам вскроем!).

«Далеко отсюда?» «Тюн-тяля, радом. Два километр будыт. Жолдасбая вырблуд, самес. Пят лет будыт. Из юрта ходыл, недэла пропал. Потом Жолдасбай дохли нашол, нам говорыл».

Едем на Генином «Газике» вчетвером: Абдулла, Илья и я, да еще для технических нужд Славка Богомолов. В фанерном ящике причиндалы для вскрытия – секционный набор в никелированном стерилизаторе, пять (на случай) укладок полных противочумных костюмов с резиновыми сапогами. Тридцатилитровая фляга с лизолом, алюминиевая выварка для замочки использованных халатов, пара вёдер.

«Тюн-тяля - два километр» растягивается на все десять. Но по хорошей дороге и это не расстояние.

Туша бурым бугром пучится на белом такырчике. На ней, как и положено, классический чёрный ворон. Да разве ему продолбить броневую верблюжью шкуру? Сюда бы нашего Грифа! А он, паразит, бумажками питается. Ворон, не солоно хлебавши и поняв, что мы - его соперники, тяжело поднимается на крыло и обречённо улетает на поиски более приемлемой добычи.

Пока утренняя прохладца, нужно с нашим объектом разделаться.

Сгружаемся, облачаемся. Несмотря на сопротивление, одеваем и Абдуллу. Его особенно возмущают мотоциклетные очки, в которых ни черта не видно. Он смешной со своей трехдневной щетиной в подвязанной по-бабьи белой косынке, явно унижающей его мужское достоинство. Вскоре облик его полностью скрывается за толстенной ватно-марлевой маской. Мы, привычные, одеваем себя сами.

Труп лежит на левом боку. И уже, видать, не один день, вздулся. Ну, теперь держись!

Пару раз обходим с Ильей эту громаду, примериваясь, с чего начать. Наверное, так раздумывали неандертальцы, завалившие мамонта.

В руке Илюши большой вскрывочный скальпель. Мгновенье, и он уже ловко всажен под правую лопатку. Илья тут же отпрыгивает назад, а из отверстия, как из проколотой автомобильной камеры, вырывается газ, за ним жёлтобурая струя со специфическим амбре, не приглушаемым даже нашими масками.

Далее предстоит ещё более неприятная процедура. По инструкции «вскрытие начинается с удаления передней конечности. Для этого перерезают группы мышц плечевого пояса, соединяющих лопатку с грудной клеткой. При отсечении конечность необходимо оттягивать возможно дальше вверх».

Ага! Это мышку, ну лисичку можно так разделывать! А тут «передняя конечность» с нас ростом! Попробуй-ка нашими скальпельками справиться с этим чудищем.

На счастье – с нами Абдулла. В руке его старый добрый топор. Спокойно подошёл, крепко обхватил «конечность», где потоньше, – шарах за лопаткой, по дырке от скальпеля. Шарах под мышкой, шарах под ключицей! С некоторым усилием откинул лапу и давай крушить ребра и грудину. Через минуту эта часть грудной клетки отброшена в сторону. Здоровенным чабанским ножом вскрыто брюхо, лоскут тоже отброшен наверх.

Вот вам, доктора, внутренние органы! Любуйтесь, сколько влезет!

Бдительно высматриваем наличие известных нам изменений, свойственных чуме. Вроде, в этом плане, чисто. Зато печень и правое лёгкое усеяно белосизыми пузырями.

«Жылан курт» - бубнит сквозь маску Абдулла. Ну конечно же это – эхинококк.

Он-то и задушил беднягу.

Это такой глист, ленточный червь. Вернее, его личиночная стадия. Паразит довольно широко распространён в нашей пустыне. Его основные хозяева - лисицы, домашние собаки, мелкие хищники. Сам-то червячок невелик, до полусантиметра. В кишечнике хозяина откладывает яйца, совсем крохотные, в доли миллиметра. Отдельные членики и яйца заражают корм для скота, воду. Оттуда их заполучают овцы, верблюды, лошади.

Проглоченная ими дрянь через слизистую кишечника попадает в ток крови и разносится по органам, вплоть до головного мозга. Там образуются эти самые пузыри, в жидкости которых плавают новые личинки. Они выделяют опасные токсины, да и сами пузыри сдавливают жизненно важные центры. Тут животному и смерть.

Эхинококкозом болеют и люди, использующие для еды заражённое мясо. Но чабаны-то - народ опытный. Обнаружив в туше этакое, потреблять её не станут. Разве только, если пузыри ещё не успели развиться. Во всяком случае, среди нашего населения эта болезнь редка.

Ну, а хищники, равнодушные к гельминтологии, рады любой добыче. Вот так и вертится глист в природных условиях веками.

Любоваться этой мерзостью, конечно, – на грани извращения. Но мы с Ильей ей безмерно рады: слава богу, не чума, не наша забота!

Илья, для порядка, отрезает кусочки лёгкого и печени на лабораторное исследование. Подаю ему стерильные флакончики, куда он помещает образцы. Понятно, что из них ничего путного, кроме гнилостной микрофлоры не вырастет, но ритуал есть ритуал.

Хотя наша операция длилась не более часа, мы уже здорово взмокли. Сбрасываем поэтапно части костюмов в бак с лизолом, с наслаждением подставляя лица свежему ветерку, струящемуся в сторону туши и относящему от нас её ароматы.

Далее по инструкции труп необходимо закопать или сжечь. Чтобы это сделать, нужно вырыть целый котлован, или обложить тушу несколькими кубометрами сухого саксаула. Так что мы пока обольём её лизолом и подошлём сюда обе наших зоогруппы. Пусть потрудятся на благо профилактики глистных инвазий.

Омовение вскрытых поверхностей дезраствором поручаем Славке.

Абдулла с любопытством, уважительно поцокивая языком, разглядывает наш секционный набор. Скальпелищи, скальпели, скальпелёчки, пинцеты, черпачок, ножовка, сверкающие хромом, аккуратно вставлены в петельки зеленой брезентовой укладки.

Ему-то такие финтифлюшки не с руки, но красиво. Явно более практичны резиновые сапоги, да и анатомические перчатки, прорезиненные фартук и нарукавники в его ветеринарном хозяйстве не помешали бы. Но попросить стесняется.

Сами дарим ему один полный противочумный костюм с очками, сапогами (по его размеру) и всем прочим. Спишем потом как «оказание практической помощи местной ветеринарной службе». Абдулла с достоинством благодарит.

Разговор, естественно, переходит на верблюжью тему.

Этот скот для чабанов – поистине Дар Божий.

Верблюда эксплуатируют и утилизируют на все сто процентов.

Он великолепный верховой, вьючный, а если надо и гужевой транспорт, которому нипочём самые сыпучие пески, недоступные для вездеходов. Верблюжья шерсть, особенно пух – важный объект торговли и домотканья. Верблюжье молоко и мясо – лакомая пища для целой бригады, а то и посёлка. Громадная верблюжья шкура - ценное сырье для кожевенной промышленности и собственных умельцев. Скелет сдается на костную муку. Навоз – отличное топливо, особенно при дефиците саксаула.

Наши верблюды делятся на две касты: «частный сектор» и «общественный сектор».

Общественные - на колхозно-совхозных верблюжьих фермах. Там своя стадная иерархия: вожаки, производители, олигархи-продуценты, плебеи, изгои. За ними ухаживают, обеспечивают специальным рационом, своевременным осеменением, стрижкой-дойкой, дезинсекцией, прививками. И всё же это лишь безликая мясо-молочная масса. Для плановой прирезки.

Частный верблюд - гордость и богатство чабанской семьи, равноправный её член.

К своим хозяевам он привязан как маленькая собачёнка. Особенно к детишкам. Понимают друг друга с полуслова. Верблюжонок ведь с ними со дня своего рождения. Они с малышом играют, кормят его, пасут, катаются на нём.

Подросши, верблюд не требует особого ухода. Круглый год пасётся на подножном корму, довольствуясь дарами природы. Разве вот только напоить его вовремя. Да и то, почувствовав жажду, сам приходит к юрте и терпеливо ждёт, когда хозяин прицепит к нему канат от кавги с животворной влагой. И сам напьётся, и овец напоит, и хозяевам достанется.

Опасен только самец в период гона. Тогда к нему лучше не подходи. В глазах свирепый пламень, на морде пена. Переминаясь с ноги на ногу, вздымает буйну голову и по-львиному орёт. В это время может искусать, затоптать до смерти. Но даже если ему и не удаётся утолить свою страсть, через некоторое время он успокаивается и снова делай с ним, чего хочешь.

Полувольное дитя дикой пустыни. Зато и опасностей для него неизмеримо больше. Забредёт куда-нибудь, сломает ногу и ляжет, беспомощный, в ожидании смерти. Хозяин-то лишь недели через две может спохватиться, когда верблюд ему вдруг понадобится для работы. Вот и Жолдасбаевский питомец (кто такой Жолдасбай, это только Абдулла знает) одинокую смерть принял.

Частные верблюды и чумой заражаются гораздо чаще общественных.

Верблюжьей чумой занимаются и отечественные и зарубежные исследователи.

Установили, что из числа верблюдов, выпасающихся на участках течения чумы среди диких грызунов, заражаются ею не более одного-двух процентов особей. При этом, чума у них протекает в основном в бубонной форме. И такие животные в большинстве случаев даже выздоравливают сами, без всякого лечения! Лишь у некоторых из них инфекция осложняется сепсисом, приводящим к скорой гибели.

Но всё же не совсем понятно, каким-таким образом верблюды заражаются чумой.

Толстенная их шкура практически непробиваема для нежных хоботков большинства видов блох. Лишь осенне - зимние виды способны её «прокусить», и то далеко не всегда. В экспериментах приходилось напускать на одного верблюда по нескольку сотен чумных блох, а заболевало не более половины подопытных животных. В природных же условиях одновременное нападение столь громадного числа эктопаразитов вообще вряд ли возможно.

Но даже если подобное и происходит, то тогда верблюды заболевали бы именно поздней осенью или зимой. А они чаще всего болеют весной и летом.

И это лишь только одна из тайн природной очаговости чумы. Есть и куда более серьёзная.

«Скажи, Илья, дорогой, вот мы с тобой уже четверть века чумой занимаемся. Вроде, учёные, как-никак - кандидаты наук. А тебе самому до сих пор всё понятно, как она, кормилица, из века в век здесь сохраняется и не исчезает, даже когда её классическая цепочка разрывается на многие годы?» « Ой, Егорушка-ака! Не морочь ты мою бедную голову! Опять тебя на Дятловщину-Солдатковщину потянуло!» « А почему бы и нет? И Дятлов и Солдаткин – мои учителя».

В нашей Противочумной службе много пытливых кандидатов и докторов, изучающих самые интимные стороны существвания особо опасных инфекций. Но наиболее настырные, на мой взгляд, трое биологов: Алексей Ильич Дятлов, Иннокентий Степанович Солдаткин и Юрий Витальевич Руденчик.

Последние двое – из Всесоюзного Противочумного Института, а Алексей в пятидесятых начал работу в нашем Отделении, вместе с нами. Это он затащил меня в науку: по нашим полевым наблюдениям написал как-то статью и опубликовал в научном сборнике, сделав меня соавтором. Любому молодому лестно узреть свою фамилию типографским шрифтом, да ещё в кругу известных авторитетов! Потом я попытался сам сочинить пару научных заметок. Вроде получилось. А там и в привычку вошло.

Дятлов мне и тему кандидатской подсказал. И вместе со мной материал для меня же собирал. А официальным руководителем стал Солдаткин, который меня тоже натаскивал премудростям эпизоотологии чумы и на правах Заведующего зоологической лабораторией Института выводил в «большой свет». Руденчик - его неизменный товарищ, единомышленник и соратник. Они вот так парой по пустыням и мотаются.

Эта троица не просто верила в Незыблимость Теории Природной Очаговоста, а стала все её постулаты подтверждать прямо в поле. Доискались до самых минимальных размеров участков, где чума может передаваться какое-то время от грызуна грызуну через блох. Это всего лишь небольшая группа соседних нор, «очажки», «квант эпизоотии». Здесь она прогарает быстро: песчанки гибнут, блохам нужна свежая кровь. Инфекция должна перебраться в следующий «квант», потом в другой, третий и так далее. Но для этого поселения грызунов должны быть непрерывными и на больших площадях. Иначе чуме не хватит «горючего материала».

Вот тут-то Теория и зашаталась. Бывают годы, когда численность грызунов снижается до самых пределов. На десяток квадратных километров приходится всего лишь несколько нор. Связи между ними прерываются насовсем. И такая обстановка может длиться не один год. Где тут «очажкам» сохраниться?

Для поиска возможной ошибки в рассуждениях, привлекли теорию вероятностей, комбинаторику. Солдаткин с Руденчиком на Институтской ЭВМ соорудили математическую модель чумной эпизоотии на показателях многолетних обследований. Ничего не получается! Не обеспечивает классическая цепочка «грызун-блоха-грызун» бесконечного существования чумы в природе! Необходим полный пересмотр представлений о механизме её природной очаговости!

Благоверные коллеги взъерепенились: покушение на основу основ! Посыпались гипотезы о хроническом носительстве возбудителя песчанками; о сохранении микроба в блохах, клещах в засыпанных норах; о переходе его в неузнаваемой состояние; о его сохранении в земле нор.

Гипотезы красивые, но где доказательства? К тому же, каждый из авторов считает оппонента невеждой и козлом.

Ну, в общем в учёном противочумном семействе теперь полнейшая сумятица.

А по мне-то - и слава богу. Это лишний раз доказывает, что теория природной очаговости чумы есть Наука, а не Учение.

В чём между ними разница?

Наука стремится н а у ч и т ь с я законам Природы, число коих бесконечно. Поэтому она в бесконечных поисках Абсолютной Истины, открывает Закон за Законом. И каждый предыдущий становится лишь частным случаем последующих. Это – этапы развития человеческого интеллекта, от наивно - детского до всё более совершенного, которому нет предела.

«Учение» же - Откровение Свыше. Стремление у ч и т ь всех своей личной премудрости. Премудрости когда-то придуманной и навеки застывшей, превратившейся в догму. Обязаловка. Мертвячина.

Вон Илья никак не спрыгнет с этой пресловутой «цепочки». Бормочет что-то о «синтетическом механизме», допускающем любые возможности продолжения непрерывности циркуляции микроба среди известных носителей и переносчиков чумы. Я его очень уважаю и люблю, но он - осёл.

А я - за Науку! Примкнул бы к своим учителям, да пока не знаю, к каким из их поисков подключиться. Может, соорудить свою собственную «безумную» гипотезу в том же плане?

В общем, понятно лишь одно: существующие ныне представления о чуме и холере очень ещё далеки от Истины. А ведь это наиболее изученные болезни, которыми занимается вся мировая медицина. Что тогда говорить о других инфекциях!

Замечательно то, что наши «ревизионисты» придумали! Приладиться бы к ним всему нашему «Чумному братству», такого бы наоткрывали! А иначе, через десяток – другой лет Служба просто завянет, станет излишеним придатком практических санитарно-эпидемиологических станций.

Ну да ладно. Мечтанья на досуге. Сейчас надо готовить свёртывание очага.

Помочь Абдулле составить акт о вскрытии верблюда.

Вызвать из Райцентра автокамеру для заключительной дезинфекции госпитального белья и костюмов.

Поручить Равилю подобрать лабораторную документацию для Насрулловского сейфа. Ну, журналы исследования так и так придётся сдавать. Но все черновые записи - ни в коем случае! По ним, при необходимости, всегда можно восстановить истину. Для солидности отдадим «Журналы термометрирования сотрудников». Там против каждой фамилии ежедневные данные о температуре тела. За всё время она ни у кого так и не повысилась. Чрезвычайно секретная информация!

Зоогруппы займутся погребением вскрытого верблюда, стиркой и починкой инвентаря. Такая лафа доступна лишь железнодорожным отрядам с их стиральными машинами. Нам, «территориальным», с дефицитом воды, приходится это делать по возвращении на Станцию.

Рузаева вернуть с обследования ферм и стоянок чабанов.

Просмотреть, чего там накалякали Курбанов с Мирзоевым для ЧПК. Завтра с утречка туда надо поехать. Захвачу с собой Курбанова, Лидию, как представителя Железнодорожной Противочумной службы и ретрограда Илюху, несмотря на его тупое противодействие Прогрессивным Научным Гипотезам. А Насрулло, к его досаде, оставлю «возглавлять очаг на время отсутствия руководства». Письменный доклад, который они готовят, не возьму, и так всё знаю и помню. Пусть его Насрулло к «Делу» пришьёт. Нужно ещё все накладные на присланное имущество и продукты просмотреть, отчёт об их использовании составить, акты на списание.

Заготовить справки всем работавашим в очаге и посещавшим оный. По ним бухгалтерии выплатят кроме командировочных еще и «противоэпидемические» в размере основных окладов.

Займусь этим после обеда, заодно и в госпиталь зайти нужно.

Полуденный зной тянет на сиесту. Но долг – превыше всего.

В совхозной конторе мертвая тишина. В «нашей» комнате, охлаждаемой кондиционером, мирно почивают Акиев с хирургом Хайдаровым. На скрип двери раскрывают глаза и смущённо садятся на своих раскладушках.

«Извините, извините пожалуйста, товарищи! Не знал, что вы отдыхаете!» «Да мы не спим, так, немножко прилегли» «Ну, а Курбанов с Мирзоевым, наверное, у себя?» «Да, да, у Директора. Позвать сюда?» «Давайте туда сходим. Документы всё равно при них».

Наши штабисты расположились на цветастых матрасиках прямо на полу, устеленном полосатым паласом. В телеке какой-то индийский фильм, на клеёнке-скатерти чайнички с зелёным чаем, в касе кишмиш с грецкими орехами.

Заветный сейф в головах Мирзоевской постели, прикрыт для маскировки желтым шёлковым платком.

Доклад написан Курбановым от руки и уже с Грифовой меткой. Написан со всеми подробностями, толково. Видать, Замоблздрав поднаторел в составлении важных документов.

Насрулло в сомнении: ему что, весь сейф на ЧПК везти, или какой скоросшиватель приготовить? Успокаиваю, что и без написанного обойдусь и поручаю ему возглавить назавтра всё наше хозяйство. Прошу подготовить машину, выедем часов в шесть утра, по холодку.

Идем с Акиевым лишний раз взглянуть на Кушербая. Возле госпиталя его верная жена Маржан. Добралась сюда ей одной ведомыми путями. Однако проникнуть к мужу не даёт бдительный рядовой Холов. Наконец-то он при исполнении! Перепалка между ними, видимо, длится уже давно, оба уже исчерпали запасы доводов. Узрев нас, Маржан спешит за поддержкой.

«Нет, нет, Маржан-опа! Товарищ милиционер прав, в госпиталь нельзя. Но не волнуйтесь, Кушербай уже выздоравливает. Послезавтра мы его выписываем. Сами привезем вам, на машине! Постойте напротив окошка, сейчас ему скажем, чтобы он выглянул, успокоил вас! И гостинцы ваши ему передадим!»

У Кушербая, слава богу, всё в порядке. Завтра можем быть уверены, что не ошиблись с прогнозом его состояния. Он рад, что скоро будет дома. Лежать здесь надоело, работы полно, зачем зря валяться! Приветственно машет жене, кричит, чтобы ждали, подготовились к его приезду.

Возле госпиталя в тенёчке на корточках старший сержант Арсланов и ефрейтор Акилов тормошат со смехом трехлитровый стеклянный баллон. В нем небольшая фаланга и скорпион. Естествоиспытатели стараются стравить их друг с другом, а паукообразные жмутся по разные стороны.

«Ну, зачем, друзья, вы над ними измываетесь? Отпустите их ради Аллаха!»

Настойчивый Арсланов, сверкнув в полуулыбке фиксой, встряхивает банку посильнее. Скорпион оказывается под брюшком фаланги. Моментальный удар хвостовым жалом и несчастная противница, судорожно трепеща, замирает, парализованная его ядом.

Удовлетворенный Арсланов поднимается, переворачивает банку с явным намерением раздавить победителя. Но тот неуловимым броском ширкает в его штанину.

Вечная сержантовская полуулыбка тут же исчезает, пряча фиксу. Лицо каменеет и бледнеет. Куда только весь фарс девался!

«Шалбар шэш, амаке! Тэз! – кричит сочувственно ефрейтор. Дескать, снимай скорей штаны, дядя!

Внимая не столько призыву подчинённого, сколько собственному инстинкту самосохранения, Арсланов осторожно расстегивает ремень и опускает долу форменные брюки.

Ни на волосатых ногах, ни в обозримом пространстве скинутых штанов скорпиона не видно.

«Труса, труса снымай! Сышас … кусит будыт!» - опять подсказывает Акилов. В сомнамбулическом следовании очередному совету Арсланов исподнюю часть обмундирования опускает до колен, выворачивая наружу. Там тоже пусто.

Вид очаровательный! Посреди полуденной пустыни высится верхней половиной - милицейский чин, в форменной фуражке, рубахе цвета морской волны с сержантскими погонами, а нижней - типа новобранца перед призывной медицинской комиссией. Со всеми подробностями, удостоверяющими его принадлежность к сильному полу.

Из госпиталя выходят санитарки, Кунарбаева с Назировой, несколько секунд пялятся на это небывалое зрелище и с воплем: «Уйбаяй!» скрываются за дверью. Слышен их повизгивающий смех.

Арсланов, кинув на нас свирепый взгляд, водворяет трусы на законное место. Но что делать с брюками, где наверняка затаилась угроза?

Решительно вышагивает из них, с остервенением встряхивает. Из правой штанины вылетает скорпион, шлёпается на песок и стремительно юркает под ближайший камень.

Арсланов, утратив баскетболистскую осанку, бредёт с ефрейтором в сторону посёлка. Тот что-то втолковывыет ему, оправдывающее. Его начальство хмуро молчит.

Мы с Акиевым давимся от еле сдерживаемого смеха.

«Ну, теперь, Егор-ака, его советчику не жить! Арсланов, он не просто старший сержант. У него дядя в Райисполкоме. А сам он на заочном Юридическом. Прокурором хочет стать. Он за свой авторитет любого разорвать может! А тут такое! Раз уж наши девушки увидали, теперь «узункулок» по всему району весть разнесёт! А, в общем, так ему и надо, Больно нахальным стал. Может, утихомирится».

«Ага. Это ему за ночные похождения. Покруче, чем выговор в приказе. Кстати, Абдулла-ака, не хотите ли поучаствовать в завтрашнем ЧПК в Райцентре? С Кушербаем, вроде, проблем ведь нет?» «Ну, если возьмёте с собой, поеду с удовольствием. Нужно проветриться. Уже лизолом пропах насквозь» «Давайте тогда вечерком к нам. Отличный душ, да и так просто чайку попьём!» «Рахмет! Приду».

~1~  ~2~  ~3~  ~4~  ~5~  ~6~  ~7~  ~8~  ~9~  ~10~  ~11~  ~12~  ~13~  ~14~  ~15~  ~16~  ~17~  ~18~  ~19~  ~20~  ~21~  ~22~  ~23~  ~24~  ~25~  ~26~  ~27~  ~28~  ~29~  ~30~  ~31~  ~32~  ~33~  ~34~