В пустынях Казахстана. Сорбулак

Рассвет совпал с далеким и многоголосым криком чаек. Где-то на другом берегу была их колония. Потом с неба полились трели жаворонков и зазвенел от их песен воздух. Чайки неожиданно полетели одна за другой с озера в степь, все в одном направлении — на запад, к далеким синим холмам. Вскоре чаек не осталось ни одной. Далеко на горизонте на холмах, будто букашки, медленно ползают тракторы. А за тракторами вьются белые точки. Становится понятным: едва только трактористы приступили к работе, как чайки примчались на пахоту. Здесь отличная пожива — масса почвенных насекомых. Не там ли птицы добывают медведок?

Захотелось побывать у полоски тростников на противоположном берегу Сорбулака. По целине, раскачиваясь на ложбинах, направляюсь на газике. Вот наконец и попутная дорога. Полоска тростничков отсюда недалеко, до нее каких-нибудь двести-триста метров. Она тянется вдоль родничка. По нему и дано название этого своеобразного уголка пустыни: ручеек — по казахски «булак», солончаковая впадина — «сор», Я бинокль я вижу за тростничками обширное поле черной грязи, едва прикрытой водой, и на ней множество птиц. Стоят серые журавли, рернули в мою сторону головы. Торчат головки каких-то уток. Их там очень много.

Я поспешно вытаскиваю фоторужье и медленно приближаюсь к этому царству пернатых. Птицы застыли, насторожились. У них нет доверия к словеку, и мне не удается подойти на верный фотовыстрел. Вскоре в воздух поднимается стая журавлей и, слегка покружившись, усаживается у берега Сорбулака, который я недавно покинул. За ними взлетает табун гусей, выстраивается прямой линией и тянется далеко за горизонт пустыни. Я успеваю их подсчитать: в табуне около сотни птиц! За гусями вылетает стайка уток-отаек и с громкими воплями уносится в сторону, Потом, сверкая большими крыльями, поднимаются крупные пегие утки, Последней покидает место птичьего сборища стайка шустрых чирков. Мне жаль потревоженных птиц и в то же время радостно, что вот здесь нашли приют, и никто не тревожит их покой. Идеи охраны природы тепенно проникают в сознание людей, а слово «браконьер» становится бранным.

Но откуда сейчас, в середине июня, в разгар гнездового периода, когда птицы давно уже живут только парами, занятые заботами о потомстве, могли оказаться стаи журавлей, гусей и уток? Кто они — холостяки, казавшиеся от семейных забот, или, может быть, молодежь, которой полагалось еще год похолостовать, набраться птичьей мудрости, подготовься к исполнению родительских обязанностей?

Потом я брожу вдоль ручья, натыкаюсь на колонию барсучьих нор. Речной и домовитый житель сейчас мирно спит в тишине в своих просторных подземных апартаментах, и нет ему никакого дела до жаркого солнца, повиснувшего над заснувшим Сорбулаком. Потом нахожу небольшую кочку из сухой земли вблизи тростников, усаживаюсь на нее, вынимаю тетрадь и принимаюсь за записи. Строчки одна за другой ложатся на бумагу, я забылся, отключился от окружающего меня мира, и до сознания не сразу доходит странный и очень знакомый звук: из тростников раздается негромкое хрюканье диких свиней. Побродив ночью по голой пустыне, животные нашли это единственное убежище небольшой клочок тростниковых зарослей среди заболоченного ручейка, с жидкой, пахнущей сероводородом грязи.

Надо поскорее убираться отсюда. Дальше путь продолжается по восточной стороне озера. Впереди бугор. Он возвышается над берегом. Что там? А на бугре бьет прекрасный и чистый родничок. Рядом с ним и чуть выше его остатки сакской могилы, выложенной привезенными издалека каменными плитами. Видимо, над могилой когда-то был курган, но постепенно его разрушило водой и ветрами.

Продолжаю путь дальше по восточной стороне Сорбулака. Скоро он кончится, а там уже асфальт.

Стала меняться погода, сначала подул ветер, озеро покрылось рябью, посинело. Потом по небу пошли кучевые облака, за ними потянулись большие, высокие и темные. На горизонте появились вихри темной пыли. Длинными космами они поднимались кверху, переплетаясь друг с другом, сливались в сплошные серые громады. Это ветер поднял с пахоты почву. Надвигался ураган. Вскоре подул сильный ветер, пошел крупный дождь, и сразу же ослепительно белый солончак потемнел и преобразился. Затем на небе засияла яркая и пологая радуга. Ее середину заволокла черная туча пыли, идущей впереди дождя.

Дождь был недолгим, и, когда он закончился, в воздухе стало прохладно и свежо. К тому же солнце клонилось к горизонту. Мгновенно оживились муравьижнецы—любители прохлады, выползли из своих подземных убежищ, потянулись во все стороны искать ПОЖИВУ; В страшной суете затеяли переселение муравейника муравьитапиномы. Выбрались наружу муравьи - тетрамориумы. Лишь бегункам — любителям зноя не по себе, они спрятались в свои хоромы.

Среди оживленной процессии красногрудых жнецов я я вижу черную самку. Если из гнезда уходит на прогулку единственная самка, что случается очень редко, муравьи поднимают тревогу, опасаясь за судьбу своей родительницы. А здесь — хоть бы кто-нибудь обратил на нее внимание, будто так и надо. Я наблюдаю за ее прогулкой и вдруг замечаю другую такую же самку, за ней — еще, а потом — удивлению моему нет конца — десять самок прогуливаются вокруг муравейника вместе с рабочими, а одна, самая деятельная, подтащила к входу большую палочку и уложила ее над ним сверху. Он, кстати, слишком велик, его следует уменьшить, и палочек над ним наложено уже немало трудолюбивой родительницей. Все палочки большие, такие даже крупный солдат не принесет.

Долго продолжалась прогулка самок. Но ветер подсушивал землю, солончак постепенно стал белеть. И это быстрое превращение пейзаж" казалось таким необычным! Многие самки стали скрываться в подземелье Меня удивляло, что в одном муравейнике их столько оказалось.

Впрочем, в жизни муравьев нет трафарета, и постепенно из-за стечения различных обстоятельств могут складываться самые различные ситуации. Обычно, когда самка одна, ее берегут, она занята, кладет яички. Когда же самок много, пищи мало, делать нечего, почему бы не участвовать в общем труде?

Вот и конец Сорбулака.

С асфальтового шоссе, оборачиваясь назад, я гляжу на обширную впадину, созданную многими тысячелетиями жизни пустыни.

Прощай Сорбулак! А может быть, и до следующего свидания.