В пустынях Казахстана. Муравьи кампонотусы

Кто бы мог подумать, что небольшая элегантная птичка каменка плясунья, презабавно приседающая, будто в пляске, заготавливает впрок насекомых? Я собрал уже добрый десяток муравьев самок желтых кампонотусов, наколотых на шипы кустарников. Это один из самых крупных муравьев - обитателей пустыни. Сейчас происходит разлет крылатых самок. После оплодотворения самки сбрасывают крылья и бродят по земле в поисках уютного местечка для обоснования муравейника. Но каменка, чтобы она вела себя, как сорокопут! С этим я встретился впервые.

Я продолжаю обыскивать кусты и снимаю наколотых муравьев. Многие из них мертвы, успели подсохнуть, некоторые же, недавно наколотые, размахивая ногами, безуспешно пытаются освободиться из неожиданного плена. А вокруг нас, тревожно попискивая, раскланиваясь, расправляя в стороны крылья и распуская веером хвостик, летает самочка каменки. То к ли здесь поблизости, как обычно в норе песчанки, расположено ее гнездо, то ли птицу смущает вторжение человека на территорию собственных запасов.

Хорошо бы найти гнездо кампонотусов и наблюдать за ним. Поиски продолжаются недолго Вот под кустом тамариска небольшой конический холмик из светлой земли. Муравьев не видно. Но под холмиком< К открывается большая камера и в ней изрядная кучка светложелтых к муравьеврабочих. В невероятной панике они прячутся в различные укромные местечки. В камере есть еще интересные вещи! На корнях тамариска — большущая тля. Она воспитанница муравьев, ее выделения — основная пища робких подземных жителей. А чуть глубже расположились слабоподвижные и толстые личинки какой-то мухи. Насекомые - квартиранты муравьев — прихотливы и без ухода своих хозяев не выживут.

Теперь, если бы мы и пожелали, к реке не спуститься — так обрывисты и круты склоны ущелья. Вскоре мы забираемся еще выше, в каменистую пустыню. Она почти голая, гладкая, редкие кустики солянок на ней виднеются вдали друг от друга, и также покрыта щебнем и превосходно окатанной галькой. Она — остаток деятельности озера, и мы фактически шагаем по его бывшему дну.

Каменистая пустыня кажется совершенно безжизненной. Но в одном месте кто-то выглядывает из маленькой норки. Я склоняюсь и вижу небольшую жабу. Она заметила меня, приняла мое любопытство по своему, быстро бросилась вперед, как собака изпод ворот, и спряталась обратно. От неожиданности я отпрянул назад. Какая забавная! Добилась своего, напугала. Тогда я засовываю в норку травинку, а смелая жаба совершает еще несколько притворных молниеносных бросков. Никогда не встречал я таких жаб. Какаято особенная! Далеко она ушла в пустыню. Живет здесь, наверное, несколько лет. Так уж водится в этом племени. Молодые и крошечные жабята, едва расставшись со своими хвостиками, ночью покидают лужи, в которых протекало их младенчество, и отправляются в сухую пустыню. Около воды делать нечего, там тесно. В пустыне же хватает добычи. Здесь жабы и растут, пережидая жару в глубоких норках. В них же они проводят и холодную зиму. Хозяева нор с терпением относятся к непрошеным гостям. Иначе нельзя! Чуть что и нахальный жилец покрывается капельками ядовитой и дурно пахнущей жидкости. Лучше их не трогать. Уж не из-за борьбы ли за норы у жаб выработались ядовитые кожные железы?

Параллельно с Темирликом появляется широкая тропа. Она очень стара, заметно углублена, хотя ею давнымдавно не пользовались. Странная старинная тропа! Кем и зачем она проторена в этом безлюдном и диком месте пустыни? Может быть, она и приведет нас к пологому спуску к реке Чарын, старой переправе через нее или еще к чемулибо особенному. Я вспоминаю, что в этих краях очень давно проходил путь из Китая в Семиречье. По нему шли торговые караваны с товарами. Они везли шелка, фаянсовые изделия, безделушки. Обратно по ней увозили шерсть.

Наконец перед нами хорошо знакомые каньоны Чарына. Несколько лет назад я прошел их пешком вместе со своим верным и давно погибшим другом—спаниелем Зорькой. Над каньонами древняя тропа неожиданно кончается, и перед нами по крутым и сыпучим склонам лишь несколько слабо проторенных тропинок, идущих в разные стороны. В узкой каемке зеленых деревьев мчится зеленоватобелый Чарын. Сверху виден и Темирлик. Он впадает прозрачной струей и сразу же теряется в мутноватом потоке Чарына. Здесь река сравнительно широка, мелководна, спокойна, и место для переправы, видимо, было неплохим. Возможно, в этом месте был и мост, от которого ныне не осталось и следа. Вспоминаются встреченные нами могилки. Не похоронены ли там участники каравана, погибшие во время налета разбойников?

Спускаемся вниз к реке по скалам, каменистым осыпям где ползком, где бегом с лавиной камней и щебня. Наконец мы у йоды, потные, запыхавшиеся, с наслаждением разваливаемся на густой и мягкой траве. Телом мгновенно овладевает усталость, ноги будто налиты свинцом.

В общем от дороги, по которой мы спускались в каньон, до устья, по приблизительным подсчетам, по прямой линии около восьми километров, но наш путь раза в два длиннее. К тому же он проходил по горным склонам, по камням, по рыхлой и пухлой глине крутых откосов. Если бы здесь прошло несколько групп туристов, то получилась бы прекрасная тропа, по которой преодолеть это пространство можно было бы с гораздо меньшей затратой сил. А вообщето красота ущелья Темирлик стоит того, чтобы им любовались. Но об этом живописном месте пока никто не знает?