В «Газике» Маргарита Арутюновна, пятидесятипятилетняя Кармен кавказского разлива, всё знающая, всё умеющая. Наш испытанный боевой товарищ. Прихватила с собой Лидию Ушакову, старшего зоолога, историографа Ж-Д ПЧС, искренне влюблённую и в своих и в наших. Шофёр Гена гонит машину с видимым удовольствием: хорошо ночью, прохладно и трасса свободна!
Всё окрестное - силуэтами. Пирамидальные тополя – черные многометровые наконечники копий. Нелепо подстриженный тутовник – на верхушке ствола здоровенная блямба с торчащими во все стороны тонкими ветвями, с листьями -кормом для шелковичных червей. Разномастные квадратики сельских домишек с редкими бессонными окошками. Темные громады древних медресе с непроницаемыми порталами, изящными свечками минаретов, луковицами куполов.
Изредка в свете фар мелькают стремительные тушканчики, какой-то блудный кот, даже лисица. Все они зачем-то стараются обязательно перебежать нам дорогу.
«А чего нас на ЧПК не вызвали?» «Ну, пути Совмина неисповедимы. Да может это и хорошо. А то бы и вас заставили каяться в несостоятельности. Но теперь уж не волнуйтесь, обязательно вызовут. Кстати, Кира Алексеевна просила собраться нам с вами, она хочет вопросы взаимодействия решить. Вот мы теперь и взаимодействуем! Какие-то подробности удалось узнать?»
«Пока только то, что фельдшер передал. Есенбаев Кушербай, чабан, лет сорока. Вместе с бригадой выпасал совхозных овец в двадцати километрах от Акболы. Заболел, должно быть, вчера. Недомогание, жар, ломота в теле, головная боль, боль под левой мышкой. Сегодня, с его слов, состояние ещё ухудшилось. К счастью к вечеру подоспел местный фельдшер, объезжавший на мотоцикле свой участок. Дал ему жаропонижающее и скорее в совхозную больницу Акболы. Там хирург, прикомандированный из района, с санитарным «УАЗиком». Вернулись к больному. Хирург заподозрил чуму, привёз в Акболу. Оповестил нашего железнодорожного фельдшера. Ну а тот по селектору нам. Я сообщила Главному санврачу Дороги и вам. И вот скажите, Егор Нафталович, ведь июнь, как известно, период затухания эпизоотий, а люди только что начинают заражаться. Если, конечно, это всё-таки чума. Вроде бы снаряды дважды в одну воронку не попадают!»
«Ну, во-первых, тут снаряды не причём, тут, скорее, закон парных случаев. А во-вторых, конец эпизоотии как раз может быть более опасным для человека, чем её пик. В это время чумные грызуны гибнут в массе и заражённые блохи лезут из нор к выходам, поджидают новую жертву, хоть зайца, хоть лисицу, хоть человека».
Наконец выскочили из «культурной зоны». По обочинам лишь куртинки взъерошенного саксаула…
«Кстати, днём на разъезд прибудет наш отряд с вагонами - лабораторией, общежитием, салоном, платформой для транспорта. Начальником Равиль Ганиевич, вы его знаете. Он же и бактериологом. Зоогруппа тоже. Под начало Лидии. Можно будет на месте исследовать материал от больного, грызунов и блох из окрестностей» «Замечательно! Но наши врачи уже, наверное, взяли материал, исследуют его в Отделении. Ну а теперь по ходу дела будем, конечно, использовать лабораторию вашего бронепоезда!»
Лидия: «Слава богу, что хоть не наш контингент. Совхозный чабан. А что стоит и нашим заразиться! На пустынных-то участках Дороги железнодорожники в быту ничем не отличаются от чабанов. И овец пасут, ну не стада, конечно, но десяток - другой личных голов заводят. Кое у кого и верблюды имеются. Да и без скотины угроза заражения для них бывает высокой. Песчанкам полюбились насыпи, в некоторых местах их так изрывают норами, что рельсы начинают провисать! И ведь не боятся, заразы, грохота поездов!»
Маргарита: «Пока, до сих пор, страдали железнодорожники наших Приаральских и Прикаспийских соседей. Вон, в семьдесят пятом, заболела двенадцатилетняя дочка путеобходчика. Тоже играла возле насыпи. Бубонная чума осложнилась менингитом. Не смогли спасти. В семьдесят девятом - дежурный монтёр. Подмышечный бубон. Но того, к счастью, вылечили. Но это всё-таки хоть единичные случаи. А в шестьдесят седьмом прямо на железнодорожной станции её сотрудники прирезали чумного верблюда, впятером. И все пятеро заболели. Бубонная чума. Вовремя спохватились, вызвали свою противочумную. Всех вылечили».
Как же и мне не встрять в такой разговор: «У меня есть и более ранние материалы, все по тем же нашим Соседям. Осенью сорок седьмого, когда ваша служба в тех местах только ещё создавалась, заболел путеобходчик. Бубонная форма, осложнённая легочной. От него заразилась соседка по дому, оба погибли. Чумологи приехали уже к трупам, но успели изолировать всех общавшихся с больными, участвовавших в их похоронах. Это около сотни человек, из которых кто-то наверняка схватил заразу. Тогда уже начали применять стрептомицин, провели профилактическое лечение. Больше никто не заболел.
А перед этим, летом того же года в Приаралье-то! В шести населенных пунктах аж тридцать человек заболело. Все клинические формы: кожная, бубонная, септическая, легочная. Умерло двадцать три человека! Тамошние медики и не предполагали, что это чума. Опомнились через две недели, оповестили Республиканский Минздрав, а нашей Станции тогда ещё не было. Вспышку ликвидировали российские чумологи. Они-то и установили, что природным носителем чумы в наших местах являются большие песчанки.
А с верблюдами в пятьдесят пятом? Железнодорожники на разъезде прирезали захромавшего с чего-то верблюда. Через пару дней одному из них, путевому рабочему, стало плохо, появилась болезненная подчелюстная опухоль. На дрезине отвезли в Аральскую амбулаторию, где он и скончался. Труп - обратно на разъезд и захоронили. Почему только один тогда заболел – не понятно. Может, у верблюда лишь бубон на ноге был, а тот его своим ножом задел. На поминки по умершему прирезали еще одного верблюда, тем более, он был какой-то вялый, с утра на ноги не вставал. Справили тризну на месте, а большую часть мяса отправили на продажу на ближайшую железнодорожную станцию, другую в Аральск. А на той станции прирезали ещё и третьего верблюда, и тоже на продажу. Ну в общем, заболели ещё десять человек, а заражённое мясо успели уже раскупить в Аральске, на разъездах и станции. Умерло четверо, остальных заболевших вылечили. А сколько было еще общавшихся с ними, сколько успели верблюжье мясо раскупить! Кстати, среди заболевших был рубщик и продавец мяса. Вот уж какой объем мероприятий пришлось проводить! На весь Аральск и эти пункты наложили жёсткий карантин.
Медиков и нашего брата собралось там! Но, слава богу, эпидемию всё-таки удалось предотвратить. Мы тогда втроём, только окончив институт, поступили на нашу Противочумную Станцию и нас отправили на специализацию на поезде как раз через Аральск. Ну, конечно, в мероприятиях мы не участвовали. Подробности о вспышке я узнал только недавно, собирая материалы по чуме».
«Ну и как ваша докторская?» «Да почти никак. Ползёт еле-еле. У меня же тема по эпидемиологии чумы во всём нашем регионе, с начала века до нынешних дней.. Четырнадцать самостоятельных природных очагов в трёх Республиках. Более полутора тысяч групповых и единичных случаев. Дореволюционные материалы в разных архивах и старых монографиях, а с тридцатых годов – в спецхранах Станций и Институтов. Времени во всём этом копаться практически нет. Занимаюсь, в основном, во время отпусков. Да и то, ведь спецчасти закрываются после окончания рабочего времени. «На дом» материалы не дают, вот дни и проходят впустую. С нашим Грифом просто беда. Не дай бог, если вдруг чего не так. Мою кандидатскую чуть не зарезали. Она не секретная вовсе, но один дотошный рецензент узрел в перечне литературы ссылку на статью, которая была напечатана в «закрытом» сборнике. Пришлось чёрной тушью её вымарывать, не переплетать же всё заново!»
«Да уж, с Грифом греха не оберёшься! И главное, вон сколько «не допущенных» в мероприятиях участвуют, потом эти сведения, да ещё приукрашенные, перевранные, во все стороны разлетаются. А истинные факты доступны только избранным!»
За подобными разговорами время летит быстрее. Были бы в машине одни мужики, можно было бы побеседовать более красочно, поболтать о своём, мальчишечьем. Но в столь избранном обществе только и дело, что рассуждать о чуме!
