Будни и отдых на противочумной станции

По утреннему холодку мы с Ильёй снова в лаборатории. К обеду там работать уже почти невозможно: жарища и духота. В термостат постоянно заливаем холодную воду.

У нас важная процедура: нужно перебрать все культуры и подготовить их к вывозу на станцию.

Пробки пробирок заливаем парафином. Каждую заворачиваем в бумагу, чтобы друг о друга не стукались. Потом их всех вместе опять в бумагу и туго – ниткой и круглой резинкой, для плотности. Всё это в металлический пенал. Крышку припаиваем к корпусу. На каждую культуру – свой «паспорт» - бланк с перечислением изученных свойств. Пенал с паспортами обшиваем плотной тканью, опечатываем сургучом, с надписью: «Не вскрывать, опасно!». Это для досмотра в аэропорте. На поезде, в автомашине – вези, чего вздумается. Но по режиму упаковка такая же. Составляем акт: сдал такой-то и то-то, принял такой-то и то-то.

Днём Илья с Мумином съездили в Бесбулак за керосином для наших ночных светильников. Илья сообщил, что нас вечерком приглашает на «чай-пай» Маркс. Почему бы и не съездить? Я его давно не видал.

Маркс – это совхозный врач. Так его назвал тридцать пять лет тому назад отец, вернувшийся с войны фельдшером. Первенец, гордость семьи Карабаевской! Поступил в Мединститут, потом перевелся в Военно-медицинскую академию. Дослужился в ГДР до капитанского чина. Но армейская лямка была слишком тесна для степного характера. Демобилизовался на волю, в пампасы.

Приехал в совхоз в погонах-портупеях, с парой медалей, весь из себя стройный-красивый. Совхозные девы сбегались стайками посмотреть на это чудо, сидящее в отчей юрте. А если он вдруг выходил в галифе и майке поразмять штангистские бицепсы, бросались врассыпную, визжа и смеясь, стыдливо прикрывая личики концами своих красных косынок.

Жену себе Маркс выбрал такую же красивую. Дочь совхозного бухгалтера.

По его стати и боевым заслугам предлагали ему должности в Райкоме партии, в Областной больнице. Но он отказался. Отец - инвалид войны, мать немолодая уже, сестрёнок замуж пристраивать пора. В общем, остался он в Бесбулаке при своём хозяйстве. Стал лекарить в совхозной больничке. Работа не больно сложная. Чабаны – народ здоровый, прошедший вековой естественный отбор. Кому-то чирей вскрыть, у кого-то роды принять, тяжелые случаи – по пальцам перечесть.

От покойной жизни раздобрел, куда только хищноватая стройность подевалась! Из Маркса превратился вначале в Макса, а после и вовсе в Максуда.

Надо, надо его проведать, заодно «провести беседу» на чумные темы. Хотя он один раз уже успел-таки приобщиться к нашей инфекции. Да, ведь, и просто охота пообщаться с гостеприимным хозяином!

Проезжаем под здоровенными бетонно-железными столбами высоковольтной линии, неожиданной в первобытной глуши. Одна из щупалец Инопланетного Объекта, материализовавшегося из Космоса в самой серёдке пустыни. Имя его произносят с почтением: «Торткудук». Торты здесь ни при чём, по-местному это просто - «Четыре колодца». Впрочем, колодцы здесь тоже ни при чём. А при чём здесь то, что именно сюда в самое ближайшее время предстоит мой визит.

Вот уже виден и сам Бесбулак. Беспорядочно рассыпанные плоскокрышные домишки цвета окружающей действительности с обязательными юртами возле большинства из них. Ни деревца, ни огородищки рядом. Чуть поодаль - более светлые коттеджики совхозной элиты. Нам в ту сторону.

За спиной посёлка останцевый хребёт, древнейшие горы, источенные пустынными ветрами. Их монбланы не выше семисот метров над уровнем моря. Ни снежных вершин, ни ползучих ледников. Но всё же прорезаны долинками - каньонами, где, при воображении, можно почувствовать себя альпинистом. Архаров и барсов там не водится, зато можно встретить шустрые стайки кекликов – пёстреньких горных куропаточек.

А в общем, нетронутый колорит исконного пустынного пейзажа.

На въезде нас встречает крохотная девчоночка лет пяти-шести, чёрная, как головёшка, взлохмаченная множеством тонюсеньких косичек. Светятся только белки озорных глазёнок и зубки во весь ротик. В её ручонке верёвка, протянутая куда-то вверх, через ноздрю громадного верблюда. Эта величавая бурая скотина с клочьями шерсти на брюхе полностью во власти своей госпожи. Скажет: «ляг»- ляжет, скажет: «встань» - встанет. И пойдёт куда угодно вслед за нею, покряхтывая и рыгая, мотая своими бессмысленными губами…

Маркс встречает нас у своего элитного обиталища, правой рукой у сердца, слегка склонив голову. Приглашает в юрту, зная наше пристрастие к экзотике. Да это и правильно. Цивилизация – цивилизацией, двадцатый век - двадцатым, а лучше юрты в пустыне жилища нет.

Придуманная ещё в добиблейские времена, доведённая до ума филистимлянами, чингизханами - тамирланами, юрта – воистину шедевр пустынной архитектуры. Это вам не индейская пирамидка из жердочек, обтянутых бизоньими шкурами.

Юрта - сложная, совершенная конструкция, обеспечивающая выживание в любых, самых экстремальных условиях.

Основание – решётчатая раздвижная стенка высотой под два метра. Она очерчивает собственный жизненный круг юрты. В неё вставлены изогнутые как мамонтовы бивни жерди, определяющие купол жилья. Вверху они упираются в деревянное кольцо – отверстие для вентиляции и дыма. Всё это снаружи укрыто гибкими листами войлока.

Это не только жилище, но и эмблема социального положения хозяина.

У простых смертных юрта передаётся по наследству, пока не развалится окончательно. Все её жердочки изъедены древоточцами, войлоки слежавшиеся и просмолённые с батыевых времён. Убранство простейшее: пара старинных деревянных сундуков, циновки на полу, кучка засаленных тонких простёганных ватно-матерчатых одеялец - курпачей. Посерёдке опепленное место для костра. Из комфорта – горка обгорелых чугунных котлов разного калибра, дешёвокерамические пиалы - касы, бессмертная керосиновая лампа с закопченным стеклом или «летучая мышь». Всё это богатство можно перевозить куда угодно на одном-двух верблюдах.

У Почтенного Руководства (его ещё «красно-баями» поддразнивают) юрты соответствуют рангу. Жёрдочка к жёрдочке. Войлок светло серый, а то и вовсе белый. Внутренность увешана дорогими коврами, с купола свисают гирлянды узких, расшитых ковровых полос. Курпачи чистенькие и пышненькие. Пространство не загромождено рухлядью-утварью, это всё хранится в доме, благо, никуда особенно переезжать не предвидится.

У Маркса юрта - среднего достатка. Без элитных прибамбасов, но чистенькая и уютненькая. Со стоватткой под куполом. На оббитом фигурной жестью сундучке - приёмник «Спидола», откуда-то из Прибалтики.

Середина пола застелена шёлковистой скатертью, прикрытой новомодной размалёванной клеёнкой. Это - дастархан, стол для гостей. На десертных блюдечках – конфетки-карамельки, сухофрукты, жаренный в соли миндаль в косточках. На коричневом лягане свежий виноград «дамские пальчики», явно из Торткудука, в честь дорогих гостей. В больших касах айран – охлаждённое квашенное овечье молоко, шубат - тоже, но верблюжье. В фарфоровых чайниках крепко заваренный зелёный чай. Прекрасно утоляющие полуденную жажду.

Всё это только прелюдия к грядущему угощению.

Застолье возглавляет старик Карабаев, в сереньком «городском» пиджачке для параду, украшенном фронтовыми медалями с несколько уже позамусоленными ленточками.

Мы с ним приятели со средины пятидесятых, когда Маркс был ещё голопузым малышом. Наши отряды уже в те годы освоили окрестности этого благословенного посёлка.

Он старше нас с Ильей всего лишь лет на десяток, а весь сморщенненький-беззубенький. Жизнь в пустыне вольная, но не сладкая.

Разговор степенный, про здоровье, семью, детей, хозяйство, с глубоким уважением - про нынешнее руководство, наконец-то обеспечившее всем нам долгожданно-хорошую жизнь.

Молодые парнишки, наверное, родственники, несут вторую перемену блюд. Ароматно поджаренное баранье мясо с картошкой – «жаркоп», по-нашему жаркое.

Зеленочайные чайники заменяют на другие, с подозрительно бесцветной, прохладной жидкостью. Это явная водка, не одобряемая Кораном. Но ежели она не в бутылках, то Аллах может и не обратить на неё внимание. В отношении выпивки – полная демократия: хочешь - пей, хочешь - нет. Ну, разве если только хозяин ради уважения всё же не упросит выпить чисто символически, «пятнадцать капель». После третьего тоста как-то уже вроде бы и неудобно отказываться далее.

Для праведника Мумина, однако, оставлен зелёный чай.

Отец Карабаев с зарумянившимся после нескольких «пятнадцати капель» носиком, начинает вспоминать, как раньше всё-таки жилось получше: и отары овец были побольше, и воздух почище, и закаты покрасивее. А главное - начальство было повнимательнее к простому человеку…

А вот и третья перемена блюд. Благословенный бесбармак. Коронное блюдо любого пиршества.

Его вносят те же юные, с почтением , на большом блюде-лягане и в полупоклоне, с рукой у сердца, тихо скрываются за дверью.

Каждый бесбармак – эксклюзивен, характеризует личные таланты конкретного Мастера.

Вроде бы рецепт предельно прост и стандартен.

Берётся обесшкуренный и выпотрошенный баран, разделывается на несколько частей и долго-долго варится в большом котле на медленном огне вместе с печенью, селезенкой и осмолённой головой. За это время раскатывается тонко-тонко тесто (мука на воде) и нарезается квадратиками размером около десяти сантиметров. Из наваристого бульона мясо вынимается, освобождается от ненужных костей и режется на кусочки. В бульон запускается нарезанное тесто. Потом оно выкладывается на ляган, сверху – приготовленное мясо. Венчает блюдо разваренная баранья голова. Всё обсыпается тонко нарезанными кружками репчатого лука.

Ядрёный бульон отдельно в касах, для прихлёба.

И всё же всякий раз вкус разный. Каждый мастер знает точно, сколько какого мяса взять, сколько часов и на каком огне варить, какой сорт муки использовать, какой толщины и величины должны быть тестяные пластинки.

Нам с Ильёй, не таким уж прожжённым дегустаторам местной кулинарии, данный вариант бесбармака кажется шедевром.

Бесбармак - это потому, что классически его едят своими личными пятью пальцами. Загребаешь пару-другую тестяных лепестков, заворачиваешь в них кусочек мяса и отправляешь в рот, не обращая внимания на обжигающую кипяткообразность блюда. Правда, нам, инородцам, всё же позволено есть ложками и вилками, снисходительно положенными рядом с каждым.

Вначале разделывается баранья голова. Ловким ударом обушка национального ножа её раскалывают вдоль и поперёк. Отделяют мозги, глаза, язык, губы. Каждая часть имеет свое сокровенное значение.

Мозги - самому мудрому, главе семейства. Глаза самому зоркому, добычливому охотнику, язык естественно тамаде – заратустре, ну а губы, наверное, какому-нибудь губошлёпу, для юмора.

Старик Карабаев, вкусив положенную ему часть уважения и запив его очередными «пятнадцатью каплями», благословил нас всех и поплёлся в своё стационарное жильё.

~1~ ~2~ ~3~ ~4~ ~5~ ~6~ ~7~ ~8~ ~9~ ~10~ ~11~ ~12~ ~13~ ~14~ ~15~ ~16~ ~17~ ~18~ ~19~ ~20~ ~21~ ~22~ ~23~ ~24~ ~25~ ~26~ ~27~ ~28~ ~29~ ~30~ ~31~ ~32~ ~33~ ~34~